Биография
Я родился в городе Старый Оскол, это нынешняя Белгородская область. В науку пришел естественным путем, у меня мама была инженер-химик, какой-то посыл был оттуда. Бабушка была школьным учителем, 36 лет отработала в школе, еще до революции начала работу. Потом какие-то книги, тяга к науке была действительно постоянно.
В Троицк я попал после окончания физтеха МФТИ в 75-ом году и работал в Институте спектроскопии. На Физтехе была такая система обучения, что задолго до окончания студент проходит практику в базовом институте, у меня им был Институт спектроскопии, начиная с 73-ого года.
Мой дипломный проект заключался в том, что мы доказали то, что если направить пучок лазерного излучения на алюминий, то там возникает плазма, причем очень высоко ионизованная, литиеподобный алюминий, и в нем, если правильно сориентировать излучение, образуется мощный рентгеновский лазерный импульс. Через где-то 15 лет именно этот эффект, который мы изучали, американцы решили использовать в своей программе СОИ.
Я ненадолго возвращался в институт в 92-ом году. Но недолго пробыл, потому что опять занялся политической деятельностью, но уже с Явлинским, Болдыревым и Лукиным. Возглавлял штаб, поэтому моя подпись вместе с Явлинским стоит на списке кандидатов, которые пошли в ВЦИК (прим. выборы в Государственную думу 1993 года).
Общественная атмосфера 1980-х
Понимаете, ситуация интересная. Как сейчас мы видим: граждане Советского Союза были, конечно, девственно безграмотны в политике. Хотя каждый считал себя всегда корифеем политики. На самом деле никто не понимал ничего: ни движущих сил, ни кто в чем заинтересован. Сейчас я абсолютно точно отдаю себе отчет, что все были полными балбесами, и я в том числе естественно. Было смутное недовольство — вот КПСС правит давно, правит она неправильно, и можно даже честно сказать, что-то совсем не ценили из того, что было.
Нам казалось: от всего откажемся, будем как вы, а то и лучше. Это ж как на Украине 6 лет назад: «Сейчас мы выйдем-помайданим, пенсии будут по 2000 евро, зарплаты — по 5000». Было ощущение, что дай нам чуть-чуть свободы, причем понимание этой свободы у всех было абсолютно разное. Никаких партий не было. Сейчас многие ругают все эти бесчисленные ток-шоу, никаких ток-шоу не было, а так или иначе там сталкиваются какие-то позиции и разные политические взгляды, и не только политические, люди приезжают из разных стран или общаются по скайпу. Человек, который чего-то ищет, в чем-то пытается разобраться, он что-то может понять. А тогда ничего не было, была газета «Правда» и еще что-нибудь, где сглаживались все острые углы, что-то замалчивалось вообще. Я говорю, советский человек был непроходимо наивен, непроходимо.
У меня был друг Миша Широнин, работал на заводе токарем. Он постоянно жаловался: «Слушай, черт, я перевыполнил выработку и мне ее снова увеличили, и так два-три раза. Нет, больше я нихрена не буду перерабатывать, это не нужно мне». Понимаешь, что это за порядок, когда ты что-то сделал, потратил дополнительное время или повысил свою производительность каким-то образом, а у тебя зарплата не растет, а падает. Если это один год — понятно, два — понятно, но когда это 30 лет?! Не было стимулов к росту производительности труда, к совершенствованиям, к обучению. Кроме каких-то исключительных сфер.
Могу сказать следующее, что на Горбачева возлагались колоссальные надежды, потому что он был не старым, у него был неплохо подвязан язык, за словом в карман не лез, так сказать, молодой и перспективный, все карты в руки. С ускорения начиналось. Якобы некие стимулы в экономике, направленные на повышения труда, тем не менее ситуация продолжала ухудшаться, товары общественно значимые для людей (продуктовые и прочее) все чаще исчезали. Как шутил Жванецкий: «В магазинах нет ничего, а все холодильники полны». Вспоминаю шутку одного из наших сотрудников: «Сейчас нес на связке туалетную бумагу, она продавалась рулончиками, и женщина спросила: Где вы взяли такое богатство?». Действительно найти это было трудно. Казалось бы, чего сложного, леса в стране навалом, туалетной бумагой казалось можно было бы весь мир завалить, а нет. Вот что мешало?
На самом деле, был госплан, который решал сколько трусов, сколько носков, сколько туалетной бумаги и так далее. Многие на счетах считали или арифмометром, но все равно можно было как-то прикинуть и подсчитать, сколько надо, чего не надо. Производственные товары финансировались в приоритетном порядке, а то, что пожрать и поносить в остаточном порядке. Мне кажется, это и было самой большой проблемой. В этой ситуации, что делал госплан мне, например, совершенно непонятно, либо это умышленная политика.
В этом смысле... Скажем так, положительной динамики не было. Все начали понимать следующее, что Горбачев — это всего лишь человек, который говорит, всего лишь говорящий человек. Поэтому когда были объявлены эти реформы, были очень большие надежды на то, что соберутся депутаты и все вместе найдут способ решения.
Выборы на Съезд народных депутатов СССР в 1989
Все же интересовались чем-то, занимались какими-то общественными делами. Я много чем занимался: то экологией, то восстановлением Пучковской церкви, то закаливанием детей, тут был клуб одиноких сердец, еще что-то такое — общественная деятельность бурлила. На самом деле, люди никогда не сидят, это сейчас больше смотрят в компьютеры и в телевизор, чем тогда. Телевизоры, конечно, были, компьютеров не было, можно сказать, поэтому люди занимались какими-то делами. В том числе общеполезными и общепривлекательными. Когда ты такой деятельностью занимаешься, то всегда возникают какие-то разговоры о том, что бы надо сделать на другом уровне, на том. Да, собирались, обсуждали какие-то документы (например, закон о выборах).
Было довольно много всяких собраний, где обсуждали как, что, где мы тут, потому что такие перемены грядут, надо и нам чего-то, на одном из них предложили меня. Как-то родилась эта идея за пределами институтов, а потом уже выдвижения были в рамках нескольких институтов, в том числе в Подольске и Климовске. Меня выдвинуло 5 или 6 институтов разных, причем не только в Троицке.
Это самостийное, тогда ж не было никаких формальных организаций. Были комсомольские организации. Но давайте еще начнем с того, что сам Съезд формировался по специальному закону, где были депутаты разного сорта, так скажем. То есть комсомольская организация выдвигала от себя 75 депутатов. КПСС — 100, профсоюзы — столько-то. Вы знаете, Памфилова прошла от профсоюзов, она не избиралась в округе, то есть за нее народ нигде не голосовал. И только треть, то есть 750 человек избиралось. Округа нарезали по-разному, у нас было 300 тысяч с лишним (Троицк, Подольск, Климовск).
Выдвижение происходило следующим образом: собирался трудовой коллектив и там происходило выдвижение. Причем тогда же все скандировали: «Ельцин, Ельцин, Ельцин». Как правило, собрание могло выдвинуть нескольких кандидатов. В Подмосковье выбирали Ельцина и еще кого-нибудь. Везде у нас (ИСАН, ИЯИ, ОКБ Гидропресс в Подольске) выдвинули меня и Ельцина. Потом было общее собрание уже всех представителей этих предприятий (заключительное), когда кандидаты отшелушиваются. У нас было 6 человек: Ельцин, я, Бондарев, Ржева (до этого была дважды депутатом и в Президиуме Верховного совета), затем рабочий из Климовского машиностроительного завода Колесов и еще кто-то, я забыл. На этом собрании нужно было по закону утвердить состав тех, кто будет бороться за место на избрание. При этом собрание могло принять любое решение: одного оставить, двух оставить, трех или всех, или вообще всех выгнать, в общем, были большие полномочия. Отвод сделали Ельцину. Я боялся, что меня выгонят, но таки не выгнали, нас осталось пятеро.
Я победил в первом туре. Основной конкурент проиграл в три раза, это был Колесов из рабочих из Климовска с машиностроительного завода. Я набрал более 51%, следующий — 17%, а Бондарев на третьем месте с 11%, Ржева меньше всех набрала, чуть ли не 2%, что-то такое, ее видимо совсем не любили. Она была с Подольского завода швейных машин.
У меня же было очень много поездок по предприятиям, 3-4 предприятия в день. Работа чудовищная. Дело в чем, тогда же партий не было, никаких формальных организаций не было, но у нас образовалась инициативная группа (10 доверенных лиц) и, собственно, на их инициативе: кто-то автомобиль предоставляет, это было самое важное, потому что нужно же было как-то проезжать, кто-то созванивается с этим заводом, с этим согласовывает время. Печатной продукции как таковой не было. Наоборот было такое в Подольском горкоме: меня хотели выпороть ребята из КПСС. Вызвали: «Вот вы то-се, пятое-десятое, печатаете в своем таком-то, таком-то». Я говорю: «Извините, мы ничего еще не напечатали, не было». То есть кто-то уже от нашего имени, от нашей команды разбрасывал какие-то печатные листы, которые мы не заказывали вообще. То есть были всякие провокации, все как положено.
Доверенные лица почти все связаны с Троицком. Это Юра Вайнер, он до сих пор работает в ИСАНе, Боря Харламов, сейчас он в штатах пенсионер уже. Были еще несколько, но они все поразъехались уже. Аркадий Ярцев и прочие. Нет, были люди из Климовска, из Подольска, которые там работали, тоже несколько человек. Тот же самый Скорбун, наверное, знаете, Кириченко, то есть очень сплоченный коллектив был.
Групп разных было великое множество. Кто, где, как собирался, кто его знает, но я не знаю выдвигали ли еще кого-то. Дело в том, что после того, как победили, на следующий год уже сложилась команда, стали выдвигаться, что называется массово: во-первых, в местные депутаты, во-вторых, в 1990 году уже были выборы в народные депутаты РСФСР. Там, опять же, победил представитель нашего института — Антропов, рабочий. Хотя я тогда выдвигал и болел за Геннадия Лебедева, который был нашим Главой потом.
Первая программа была в основном такой. Во-первых, тогда если помните гласность: сделать открытыми и гласными заседания, например, ЦК КПСС. Именно партия определяла все, и по конституции была основной движущей силой, поэтому всем хотелось знать, как, что предлагается, как, кто за что борется и почему продвигает это или не это. Ну и всякие: улучшить, поднять, усилить и так далее. С нынешней точки зрения, все было весьма и весьма примитивно. Потому что общее сознание было на предельно низком уровне. Беда была в том, что СССР был слишком закрытой страной и без какой бы то ни было политической жизни, которая могла людей хоть как-то обучать текущим процессам, что происходит за кордоном и так далее. Все считали так: у нас все неправильно, а там все правильно. А почему правильно — потому что сытнее, вот собственно и все.
Недовольство назревало, назревало, кристаллизовалось, обсуждалось в бесчисленных компаниях, что не то, что не так и так далее. Но тем не менее к 1989 году ни одной партии не было. В 1990-ом появился Жирик, он получил на выборах президента, по-моему, 6%, а 6% после Ельцина — это уже очень много. Впервые какая-то организованная деятельность, до этого фактически только как наша команда: появилась проблема, под нее создается команда единомышленников и понеслась очень бурная деятельность, причем люди же не считались ни с личными расходами (никаких избирательных фондов, ничего не было), ни с личным временем. Опять же листовки печатали на машинках, потому что ксероксов не было, заказать в типографии было практически невозможно, были даже рукописные листовки.
Верховный совет СССР 1989-1991
Все (кто хоть чуть-чуть понимал) отдавали отчет, что какая может быть единоличная программа, она может быть только частью какой-либо большей программы, именно поэтому была создана межрегиональная депутатская группа. В этой группе было чуть больше 300, 400 точно не было. А всего депутатов на съезде 2250. Было понятно, что говорить о программе, которая могла бы быть реализована весьма и весьма проблематично.
Любая парламентская деятельность исторична. Страна так или иначе подходит к парламентской деятельности, начинает накапливать какие-то законы, которые должны отражать либо современное состояние, либо какие-то еще тенденции. Поскольку до этого законы фактически писали в другом месте (в ЦК), возникла необходимость писать законы совсем другим образом. Выяснилось, что на самом деле те люди, которые составляли депутатский корпус, я не побоюсь этого слова, могли бы украсить любой парламент мира, любой абсолютно. Но они не были парламентариями. У нас в Подмосковье депутатом был, например, авиаконструктор Симонов, который создал Су-27. Он с неохотой вообще приезжал, его явно выдвинули (забыл от кого он прошел). Великолепный человек, так сказать, гениальный конструктор, но совсем не парламентарий, он и не собирался вникать, таких было очень и очень много людей, которые пришли со своей узкой профессиональной деятельности. Может быть они даже потенциально хотели бы что-то, но реально мало кто понимал, с чего можно начинать, юристов было не так много. Тех, которые занимались бы государственным правом, еще меньше. Поэтому законы часто советовались из другого места и фактически предлагались из другого места.
Съезд, вообще такая толпа людей самостоятельно что-нибудь изобразить не может. Работа шла в комитетах, там отшлифовывались многие вещи, что-то в инициативном порядке предлагалось: законы о собственности, о земле, о религии, о свободе религии и так далее. Но это те законы, которые начинались с нуля, до этого никто вопросами о собственности не занимался. Многие законы были совершенно не ко времени. О религиозной свободе — это был правильный закон. Например, закон о языке продавливали, видно было, что это закон не о языке, а о том, как убежать из Советского Союза. Вместо закона о языке рассматривались совсем другие аспекты, причем там перья летели, страшно было.
На съезд возлагали колоссальные надежды, тем быстрее и горче разочарование от того, что такой представительный и в общем-то достойный съезд ничего не родил, решить не смог. Либо время не пришло, либо слишком разные были интересы, потому что прибалты вели себя абсолютно однозначно: «Мы тут просто подзадержались, приехали издалека, где тут наш вагон?». Вспоминаю смешную вещь. Когда я ездил в Таллин, выступление, рабочие языки: три прибалтийских, плюс английский. Странно, да? Был один трезвый человек, он сразу начал на русском языке, говорит: «Я не хочу быть неправильно понятым, поэтому я буду говорить на языке, который уж точно знают абсолютно все».
Потом закон о госслужбе, очень важный закон. Мы его не успели принять, передали его в Верховный совет России. Шахрай был уже тогда на первых ролях в этом Верховном совете, и они его приняли. Это был первый закон о государственной службе. Впервые пошла тема о том, чтобы госслужащий не мог совмещать какие-то другие прибыльные должности. До этого депутат одновременно был и директором, да кем угодно, это было все неактуально, депутаты приезжали раз в году на двухнедельное максимум собрание, пропечатали все и домой. Здесь уже предстояла профессиональная работа и стало быть требовался закон о госслужбе, причем уже не только для депутатов естественно.
Общественная атмосфера 1980-х в Троицке
Вторая ветвь власти в городе была Совет директоров институтов (прим. Управление уполномоченного Академии наук по городу Троицк). У горисполкома были государственные полномочия, например, по утверждению генплана (что строить), но не было денег, а деньги были у институтов, которые могли их дать или не дать. Фактически директора на своем собрании. Было только два ведомства: во-первых, Академия наук, во-вторых, Магнитки (представители Министерства средней промышлености). Вторая ветвь, в общем-то, превосходила первую (государственную) по полномочиям.
Если нужно было построить какую-то дорогу или дом, дома строили институты, не город строил, дома строили институты, причем очень часто, особенно в Магнитке, в ИЯИ: «Вот, слушай, Вася, ты хочешь получить квартиру в этом доме? Ты на три-четыре месяца снимаешься со своей должности, точнее с должности не снимаешься, а снимаешься из посещений, уходишь и идешь на строечку». Люди фактически своими руками себе строили.
Одни из самых больших проблем городских были недостаток детских садов, недостаток жилья, недостаток дорог, потом недостаток автобусов в Москву, более того была даже трагедия, когда автобус упал с моста в Десну и погибло, по-моему, 18 человек. На том мосту, который нынче, он был в два раза уже, и зимой автобус (пазик) упал, был переполнен, люди просто не смогли из него выбраться, тем более подо льдом, кошмар был. Из нашего института погибли люди там, и я думаю со всех.
Дома строили сами институты, у горисполкома денег на такие вещи не было. Но горисполком мог и обязан был наладить автобусное движение. Более того, внутри города же не было нормального маршрута. Был 57-ой (сейчас 17-ый), но ходил исключительно плохо, автобусы были очень плохие, маленькие.
У меня как у депутата было два помощника. Одна женщина здесь в Троицке и один бывший милиционер Ковалев в Подольске, у нас там была даже комнатка, в которой время от времени мы принимали людей. Обращений, конечно, было очень много, чаще всего связаны с жилищем: и очередь, и выселение, и не вселение. Живет семья из шести человек в подвале уже ни один год и прочее. Короче говоря, бесконечно много было проблем, прежде всего жилищные.
Были и другие вещи. В том числе обращения явно сумасшедших людей, моя жена натерпелась, и она мне сказала: «Все, никаких депутатств, все к чертовой матери». Какая-то сумасшедшая женщина атаковала, меня не было, она досаждала ей. Причем не всех сумасшедших сразу разберешь. Более того после тучи всяких изобличений того, что карательная советская психиатрия привела к тому, тому, тому, порядок проведения психиатрической экспертизы изменили. И теперь только по согласию того человека, которого хотят признать сумасшедшим. Таких, в общем, не обнаруживается, почему-то никогда не обнаруживается. Выяснилось, что этих сумасшедших тучи. Столкнулся с этим многократно.
Помните или не помните был такой случай, когда еще стояла гостиница «Россия», примерно в конце 1990 года там появился палаточный городок. Я возглавил депутатскую комиссию, которая разбирала обращения, жалобы всех этих людей, которые все чего-то хотели. Я понял, что 95% там либо прохиндеи, либо сумасшедшие. Потом его разогнали.
Сумасшедших всегда достаточно. А вот помощников, чтобы решить проблему. Писал, письма то в прокуратуру, то в Подольский горисполком, то туда, то сюда, по квартирам, по тому, по сему, кому-то нужна была срочная медпомощь, подключение к диализу. Что-то получалось, по квартирам, как правило, не получалось, потому что по квартирам такой-то порядок. Где-то были приняты судебные решения, квартиры же не валялись и за них всегда все боролись и очень сильно, никакое уже обращение там помочь серьезно не могло.
У нас же как, к президенту обращаются, потому что протек какой-то котел или дорогу размыло. Так и к депутату. Да, на самом деле это не входит в компетенцию, но это никого не волнует. Интересует вот получение квартиры, поэтому и обращается. Потому что людей это больше интересует, чем какая-то абстрактная проблема, гораздо больше.
В рамках съезда была создана академическая группа, товарищ Сахаров заметил мою прыткость, решил предложить меня начальником, я говорю: «Ты что? Здесь столько академиков, нахрена же мне туда лезть». Поэтому я стал секретарем. Наука пыталась самоорганизоваться и какие-то свои предложения делать. Но именно в рамках этой группы, а не в рамках институтов города Троицк.
Политическая карьера 90-х
Деятельность Явлинского довольно быстро вызвала, скажем так… мне и Болдыреву не понравилась крайне. В частности, был такой закон СРП (соглашение о разделе продукции). Смысл его очень простой: «вот вам бусы, дайте нам ваши богатства». Если у тебя нет денег для инвестирования, давай мы тебе все сделаем, а ты нам все заплатишь своим товаром, то есть извлекаемым газом, нефтью, еще чем-либо, а потом мы будем делить доходы пополам. Очень скоро, во время написания уже было понятно, что весьма опасный закон. Он предполагал, что соглашение невозможно расторгнуть ни при каких обстоятельствах (война, смена конституции, правительства). Сахалин-1, Сахалин-2 (наверное, на слуху) — эти соглашения ведь именно там начали реализовываться. Получилось так, что какой-нибудь скромный охранник или водитель получил по миллиону рублей. Более того, получал ли он их полностью или нет, никто не знает, но это все шло в расходы, и Россия не получала ничего. Это я к тому, что потом, когда пришел Путин через 10 лет, их удалось разорвать, но путем жестокого нажима на экологические нормы. Их просто передавили, переломили, они свои доли попродали все, ушли. Таких соглашений планировалось по всей стране около 250.
Авторами были ребята из «ЭПИцентра» Явлинского. Знаю их пофамильно — это Мельников, Михайлов Алексей и еще пара-тройка людей, они очень часто печатаются в Эхе, но никогда не напишут о том, что были авторами этого. Что смешно и что любопытно, они перед этим, перед работой в «ЭПИцентре», стажировались в ExxonMobil, и ExxonMobil потом пришла на эти месторождения. Уже в 95-ом году я вместе с Болдыревым ушел от них и участвовал в других авантюрах. Движение Юрия Болдырева и «Конгресс русских общин», помните такое? нет? Болдырев и Рогозин вместе были.
Могу сказать так: беда нашей политической тусовки (лучше так назову всех тех, кто занимаются политикой или крутятся вокруг нее) — это патологическая неспособность к договоренностям и установки иерархии. Что видно и сегодня со всеми деятелями. Я такой ответ себе даю, что эти люди не занимаются конкретными и очень важными общественными интересами. Если они занимались, то каждый бы понимал свою роль, иерархия установилась бы полуавтоматически, как в классических партиях. Когда люди участвуют в каком-то важном деле, они способны поступиться со своими амбициями. Когда они участвуют в не очень важном деле, а в тусовке, то важно быть первым, тусовка есть тусовка, только первые признаются, все остальное это уже так.
Отдельная благодарность Владимиру Миловидову за участие, вопросы и фотографии, а также Точке Кипения — Троицк за гостеприимство.
Comments